Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова - Страница 42

Сравнение приведенной В. И. Лосевым записи в ее первоначальном виде с откорректированным в послевоенные годы вариантом показывает, что с течением времени у Елены Сергеевны появилась тенденция к «антигорьковским» обобщениям. Тем не менее оба варианта свидетельствуют о глубокой негативной реакции Булгакова, и это обстоятельство можно рассматривать как побудительный мотив для включения в фабулу романа характерной фразы о гомункуле из так не понравившейся пьесы.

А как должен был реагировать Булгаков на такие изданные в 1936 году в издательстве «Academia» строки В. И. Немировича-Данченко: «И в то время, когда пишутся эти строки (и когда изгоняли Булгакова из Театра. – А. Б.), Художественный театр играет лучшие свои спектакли – „Воскресенье“ Толстого и „Враги“ Горького»?..

Приведенные в этом разделе материалы показывают, что, кроме объективных и вполне веских оснований, были обстоятельства и чисто субъективного плана для той интерпретации в романе личности Мастера-Горького, какой ее сделал Булгаков.

И в то же время… «Но вот что я считаю для себя обязательным упомянуть при свете тех же звезд – это что действительно хотел ставить „Бег“ писатель Максим Горький. А не Театр!» Это – из письма М. А. Булгакова Елене Сергеевне от 6–7 августа 1938 года.

Благородно. Интеллигентно. А разве в образе Мастера есть только негативные черты?

IV. «Сталин советской литературы»

Упорный поклонник и создатель возвышающих обманов.
В. Ф. Ходасевич

Он сидел у двери истории, считая, что не он войдет в эту дверь.
В. Шкловский

Прежде всего Пешков недостаточно прост и ясен, он слишком убежден в том, что не похож на людей… Фигура изломанная и запутанная.
А. М. Горький

Глава XIX. Если нечего есть – есть ли все-таки человеческое мясо?

Очень тяжелые мысли о Горьком.
А. А. Блок

Не могу отнестись к Горькому искренне, сам не знаю почему, а не могу. Горький – злой человек… У него душа соглядатая.
Л. Н. Толстой

«Несимпатичен мне Горький, как человек…» – эта дневниковая запись Булгакова требует осмысления, поскольку речь идет об оценке мотивов писателя, показавшего Основоположника и Корифея в далеко не однозначном образе Мастера. К сожалению, относящиеся непосредственно к Булгакову доступные документальные материалы этот вопрос практически не раскрывают. То, что удалось найти, приведено в предыдущих главах применительно к частным аспектам. Ввиду ограниченности объема такого материала вряд ли было бы методологически корректным интерполировать его на точку зрения Булгакова в целом. Или, говоря юридическим языком, использовать его с расширительным толкованием. Ведь подлежащий выяснению вопрос имеет принципиальный характер – были ли у Булгакова основания для изображения Горького в таком откровенно сатирическом плане; то есть заслуживает ли фигура Горького того пафоса, который Булгаков вложил в образ центрального героя своего романа.

В принципе, задача не настолько безнадежна, как это может показаться вначале.

Во-первых, при оценке позиции Булгакова следует иметь в виду, что в вопросах свободы творчества он имел совершенно четкую позицию, от которой не отступал и которая далеко не всегда соответствовала официальным установкам Системы.

Во-вторых, Булгаков был интеллигентом старой школы. То есть интеллигентом не по наименованию должности в совучреждении, не в силу полученных на рабфаковских курсах бессистемных обрывков знаний и тем более не по принадлежности к советскому истэблишменту. А интеллигентом по своему мировоззрению. И по воспитанию. Да и по происхождению, если угодно, – слава Богу, теперь это уже никого не шокирует.

В этом плане можно с достаточной степенью достоверности интерполировать на его точку зрения по рассматриваемому вопросу мнения других известных интеллигентов, чья гражданская позиция общеизвестна. Пусть Булгаков не со всеми из них был знаком лично и даже не мог знакомиться с их воспоминаниями; неизбежны и определенные поправки на индивидуальность точек зрения в отношении каких-то частностей. Все это так. Но если по каким-то принципиальным вопросам такие мнения имеют достаточно недвусмысленный характер, то не будет большой ошибкой допустить, что такую же точку зрения мог иметь и интеллигент Булгаков. Тем более что мнения эти, как можно будет убедиться, в ряде случаев выражены в настолько острой форме, что даже при самых осторожных оговорках на «долю» Булгакова все-таки остается вполне достаточно…

…30 июля 1917 года А. А. Блок, включенный в число членов «Лиги русской культуры», позитивно принял этот факт, но с одной оговоркой (в письме к П. В. Струве): «…Только одно обстоятельство могло бы служить для меня препятствием: это обстоятельство выражается конкретно и символически в отсутствии среди учредителей имени Горького… Нужно изыскать какие-то чрезвычайные средства для обретения Горького, хотя бы для того, чтобы его имя прошло через „Лигу русской культуры“…».

Такое отношение поэта должно бы являться превосходной характеристикой личности Горького. Но тогда почему же через четыре года, 12 августа 1921 года, К. Чуковский вносит в свой дневник следующую запись о Блоке: «В последнее время он не выносил Горького, Тихонова – и его лицо умирало в их присутствии…»

Дневник – не мемуары, впечатления в нем свежи и свободны от конъюнктуры. О том, что «тяжелые мысли о Горьком» – не просто реакция по какому-то частному вопросу, а серьезное обобщение, характеризующее отношение поэта к Горькому, свидетельствует другая, сделанная за полгода до этого (22 декабря 1920 года) запись в дневнике Чуковского: