Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова - Страница 81

Вторая жена Н. Р. Эрдмана Н. А. Чидсон вспоминала: «Поводом для ссылки послужили, как говорили, басни и стихи Николая Робертовича, которые прочел Качалов на одном из приемов. Стихотворение называлось „Колыбельная“… Он был вынужден молчать и участвовать в создании забавных безделиц».

В комментарии А. П. Свободина приводятся данные Ю. П. Любимова, который вспоминает, что, со слов Н. Р. Эрдмана (служили вместе 8 лет в ансамбле НКВД), одна из басен, прочитанных в тот злополучный день, была о Боге и сыре.

Что же касается «забавных безделиц», то они материализовались в службе в ансамбле НКВД, Сталинской премии после войны, московской квартире с пропиской… То есть это – не то молчание, на которое был обречен О. М. Мандельштам. Да и сам Булгаков… И хотя один из «братишек» (выражение Булгакова) писал 11 января 1932 года, то есть почти за два года до ареста Эрдмана: «…Я болен поисками, мне надо кричать, писать, давить глотку Эрдмана и Булгакова, бить в ярости», то как раз тогда, когда Булгаков получил последний удар в жизни – отказ в постановке пьесы «Батум», дела «маминого сибиряка» пошли в гору. Но, представляется, их интересы должны были разойтись еще раньше – до ареста Эрдмана.

Дело в том, что содержание басен, за которые был арестован Эрдман, по меркам тех времен, безусловно должно было стать основанием для ареста. Однако оно ни в коей мере не могло явиться побудительной причиной для того, чтобы изобразить Эрдмана в виде «наглого гаера» с «плаксивым» голосом. С точки зрения Булгакова любой подобный намек на личность Эрдмана – именно в связи с сочинением им таких басен – выглядел бы особенно кощунственным, учитывая пребывание его в ссылке. Но есть один аспект, который Булгаков вряд ли мог перенести равнодушно. Это – «официальная» творческая деятельность Эрдмана.

Надежда Яковлевна не напрасно вспомнила Сухум в связи с его арестом. Там снимался знаменитый фильм «Веселые ребята», одним из авторов сценария которого был Эрдман. В титры его фамилия не попала, поскольку к моменту завершения фильма он был арестован. Фильм, прямо скажем, эпохальный. В своем роде…

Этот образец социалистической масскультуры примечателен не только своей беспримерной пошлостью и антиинтеллигентской направленностью, но и тем, что открывал новую страницу в утверждении пришедшими к власти люмпенизированными Шариковыми своей псевдокультуры, которая должна была заменить (и в значительной степени заменила!) культуру подлинную, приверженцем и носителем которой был Булгаков. Циничная эпохальность фильма заключается, пожалуй, в том, что он был первым в целой галерее вихрастых кинообразов «неподдающихся» с «Беломорканалом» в зубах и поллитровкой в кармане, которым море по колено и которые должны были, по замыслу Отцов новой общности советских людей, построить «светлое будущее». И если до этого с интеллигентами и всякой присущей им классикой боролась Система, то здесь дело обстояло хуже: эстафету борьбы взяли в свои руки сами интеллигенты. Пусть не все, пусть только по профессии интеллигенты, а не по менталитету… Но все же…

Конечно, фильм преподносится как эдакая веселая безобидная шутка – ну, подумаешь, одетый в концертный костюм михрютка по ошибке попадает в зал, где его пьяные кривляния воспринимаются оркестром как дирижирование, – и, смотрите, ничего – получается музыка и без знаменитого зарубежного маэстро! Зато парень какой – во! Веселый! Не то что старомодная барышня, пьющая сырые яйца, – возьмет она свою «соль» или нет, – ну какая разница, ведь эта «соль» ни строить, ни жить не помогает… Вон пьяные лабухи, что «на жмура» ходят, – и те лучше. Подумаешь, «классика»… Была бы песня…

Пропагандируя хамство, невозможно не быть самому хамом. Помните сцену в фильме – стадо коров, ведомых «веселой песней», ломится напрямую через ухоженную усадьбу?.. Конечно, свинство. Интеллигентный человек не позволит ни себе, ни другому допустить такое. Но это – фильм, – скажете вы, уважаемый читатель, – для веселой фабулы можно и стерпеть…

Нет, господа, это было в жизни, в еще более непристойной форме: с трудом уговорив смотрителя дачи иностранного посла произвести съемки, не сказали ему, что по сценарию замышляется марш веселых коров. И тот разгром, который они учинили, был на самом деле. И коровки попали на дачу не случайно, их погнали. «Веселые ребята», в их числе – Эрдман. До сих пор этот случай расписывают как веселый кинематографический эпизод.

Как должен был реагировать на все это Булгаков, в числе истинных друзей которого были корифеи отечественного музыкального искусства и которому ко дню рождения дарили ноты той самой классической музыки, так высмеянной в фильме? Да очень просто: помните эпизод в романе, когда вся контора поголовно горланит «веселую песню» и с ней же отправляется на грузовиках в психушку? И Фагот-Эрдман – разве сам фильм не стал глумлением над «светом»? Кстати: вспомните, с чьей легкой руки свихнулась эта контора? Правильно – кривляки-Фагота.

Апологеты «светлых образов» могут упрекнуть меня в посягательстве на самое святое, что только можно себе представить, – мужскую дружбу. Ведь всегда, когда имя Николая Эрдмана упоминается в связке с именем Булгакова, принято употреблять это слово. Так уж повелось. Хотя никто никогда не привел ни одного факта, который бы свидетельствовал не только о дружбе между ними, но хотя бы о том, что у Михаила Афанасьевича Булгакова вообще когда-либо были друзья в полном смысле этого понятия.

Меня могут упрекнуть в непоследовательности. Сначала, дескать, доказывал, что прообразом Коровьева явился Качалов, теперь – Эрдман. Чему же верить?