В следующей редакции, датируемой 1931 годом, начало событий в романе приурочивается к 14 июня. Как видим, здесь Булгаков сохраняет преемственность с первой редакцией. Однако в редакции 1932–1936 годов он сдвигает события на конец июня, примерно на две недели, что также корреспондируется с содержанием реконструированной части:
«Сохранилась авторская „Разметка глав“, датированная 6 октября 1933 года, в которой, в частности, имелась такая запись: «10. Иванушка в лечебнице приходит в себя и просит Евангелие вечером. 23/VI. Ночью у него Воланд. 11. Евангелие от Воланда». Финальные главы имели следующую последовательность: «17. 26/VI. Возвращение Степы. 18. Выпуск Босого. 19. Следствие у Иванушки. Бой с Воландом. Город горит. К вечеру самоубийство. 21. Полет. Понтий Пилат. Воскресенье».
Из этого отрывка следует, что финал датировался воскресеньем 27 июня. Немаловажно также, что разница между показанными в «Черном маге» и «Великом канцлере» датами – 14 июня и 27 июня – составляет 13 дней, то есть равна разнице между датами по «старому» и «новому» стилям. Создается впечатление, что, начав в первой (1928–1930 гг.) редакции обыгрывание какой-то даты в «старом» и «новом» стилях, в последующих редакциях Булгаков продолжает поиск наиболее приемлемого варианта.
Поиск ответа на вопрос, какое именно событие было положено в основу рассматриваемой системы зашифровки даты, был необходим, хотя и непрост. Ведь без ответа на этот вопрос не могло быть уверенности в том, что дата финала в последней редакции определена правильно. Но то, что ответ был найден в результате проработки совершенно другого и, казалось бы, не имеющего никакого отношения к системе дат в романе аспекта, является свидетельством того, что направление «расшифровки» романа было взято правильно.
А дело было так. В процессе «дошлифовки» предварительного вывода о том, что в романе под видом Варьете показан МХАТ, было обнаружено, что, несмотря на переход в окончательной редакции на другую систему временных меток, в ней в скрытом виде сохранилось то же сочетание дат 14/27 июня, которое Булгаков обыгрывал начиная с первых редакций.
В мемуарах основателя музея МХАТ писателя Н. Д. Телешова есть следующие слова: «И зима 1897 года, и весна 1898 года целиком ушли на подготовительные работы. На 14 июня (! – А. Б.) назначено было первое общее собрание труппы в подмосковной дачной местности Пушкино, где при даче Архипова сняли сарай, который наскоро превратили в подобие театра, с маленькой сценой, с крошечным зрительным залом. Здесь и произошло рождение Художественного театра».
Честно признаюсь, что уровень адреналина в крови при виде даты 14 июня в тексте нисколько не поднялся. Но при виде названия дачной местности Пушкино охотничье чутье все-таки сработало, подсказывая, что в воспоминаниях Телешова содержится какой-то важный ключ к чему-то, что долго ускользало… Листаю роман, последнюю редакцию… Вот он, этот диалог Римского и Варенухи по поводу загадочной пропажи Лиходеева:
«Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римский вздрогнул:
– Вспомнил! Вспомнил! В Пушкине открылась чебуречная „Ялта“! Все понятно. Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!»
Надеюсь, читатели поймут мои эмоции, но в этом месте я тоже был готов подпрыгнуть.
Теперь – только листай: «По материальным исчислениям было выгоднее производить репетиции и прожить лето вне города; и для здоровья это было полезнее. На счастье, один из членов Общества искусства и литературы, Н. Н. Архипов (впоследствии режиссер Арбатов), предложил в распоряжение нашего театра довольно большой сарай, находившийся в его имении, в тридцати верстах от Москвы, около дачной местности Пушкино. Мы… приспособили сарай для наших репетиций». Это – уже сам К. С. Станиславский.
Дальше – больше (свидетельство В. И. Немировича-Данченко): «На тридцатилетнем юбилее Художественного театра по новому стилю 27 октября (выделено самим В. И. Немировичем-Данченко. – А. Б.), а по тогдашнему в России – 14-го, Станиславский в своей речи, говоря о нашем с ним тесном тридцатилетнем союзе, несколько раз называл меня „супругой“, что вот он с труппой уезжает в Америку, а супруга остается дома беречь хозяйство, что поэтому роль супруги не такая видная, как его – мужа. На это я в своей речи под хохот нашей юбилейной аудитории возражал: я говорил, что супруга – это он, а я – муж, и что это очень легко доказать. День 14/27 октября, – говорил я, – это день первого представления и, так сказать, день крестин, „октябрины“ Художественного театра, а не рождения. Рождение было за несколько месяцев до того в деревне Пушкино, недалеко от дачи Алексеева „Любимовки“, в специально приспособленном особняке со сценой (с годами сарай превратился в „особняк“ – вот так рождаются легенды. – А. Б.). Это там впервые собралась вся труппа, там произнесено было первое вступительное слово, там на первых репетициях раздавалось „уа, уа“ нашего детища. По всему этому местом рождения надо считать Пушкино и днем рождения – 14/27 июня» – и здесь выделено В. И. Немировичем-Данченко. Прошу обратить внимание на то обстоятельство, что основатель МХАТ оперирует именно теми датами, которые Булгаков использует в ранних редакциях романа. Впрочем, наоборот: Булгаков оперирует данными Немировича-Данченко; это – существенно.
Этот пассаж – из воспоминаний корифея МХАТ, изданных в 1936 году в Бостоне под названием «Из прошлого» и в том же году – в издательстве «Academia». Понимаю, что 1936 год – далеко не 1928–1929 годы, когда Булгаков впервые начал обыгрывать эту дату. Не стану приводить довод о его работе в этом театре, где в разговорах со «стариками» можно было получить такую информацию и до 1936 года. Дело не в этом – ее вряд ли стоило бы использовать для зашифровки мало кому известной даты. Ведь дата должна быть громкой, вызывать прямые ассоциации… К тому же официальной датой «рождения» МХАТ все же считается 14/27 октября 1898 года, – дата первого представления «Царя Федора Иоанновича».