Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова - Страница 49


К оглавлению

49

Итак, с «гуманизмом» Горького разобрались. Осталось только ответить на вполне законный вопрос терпеливого читателя: «Все это хорошо, но при чем здесь булгаковский роман?». Придется снова возвратиться к той самой тринадцатой главе, где Мастер рассказывает о себе Бездомному:

«– Но вы можете выздороветь, – робко сказал Иван.

– Я неизлечим, – спокойно ответил гость, – когда Стравинский говорит, что вернет меня к жизни, я ему не верю. Он гуманен и просто хочет утешить меня».

«Гуманен»… Поэтому ему нельзя верить… Выходит, что с точки зрения Мастера гуманизм – понятие негативное.

Надежда Яковлевна Мандельштам писала в своих воспоминаниях: «Читая какие-нибудь циничные, страшные или дикие высказывания, О. М. часто говорил: „Мы погибли“… Впервые он это произнес, показывая мне отзыв Сталина на сказку Горького: „Эта штука сильнее «Фауста» Гете. Любовь побеждает смерть“…»

В этом свидетельстве содержится два заслуживающих внимания момента. Первый – сравнение Сталиным горьковского произведения с «Фаустом» Гете. (Есть даже картина такая – «Горький читает товарищам Сталину и Ворошилову поэму „Девушка и смерть“». Не ручаюсь за точное название этого шедевра, но военная форма Ворошилова там очень к месту. Она, видимо, должна была приводить в ужас не только Мандельштама, но и ту девушку, которой даже смерть не страшна.) Уж кто только из литературоведов не примерял булгаковского Мастера к гетевскому Фаусту, да все без особого успеха… А вот сталинско-ворошиловский аспект упустили. А ведь Булгаков не мог не знать не только о сталинском высказывании о «Фаусте» Гете, но и о реакции на это Мандельштама. Тогда не стоит ли рассмотреть «фаустовскую» тему в романе и под таким углом зрения?.. Тем паче что угол зрения некоторых булгаковедов слишком уж скошен в сторону постановления ЦК ВКП(б) от 1932 года.

Что же касается второго момента, то следует сказать, что среди писателей все же были и такие, которые не очень пугались Горького и даже осмеливались не только кулуарно, как Мандельштам, но и публично оспаривать его право ставить собратьев по перу в угол. В частности, на «Открытое письмо А. С. Серафимовичу» («Литературная газета», 14.02.1934 г.), где Горький отрицает «мужицкую силу» Ф. Панферова, которая, по его мнению, противоречит работе партии («… – сила социально нездоровая и культурно-политическая, талантливо последовательная работа партии Ленина-Сталина направлена именно к тому, чтобы вытравить из сознания мужика эту его, хвалимую вами „силу“»), последовала смелая отповедь Серафимовича.

Даже «Правда» нашла возможным поместить «Открытое письмо А. М. Горькому», в котором Ф. Панферов писал, в частности: «Я прочитал вашу третью длиннейшую „Литературную забаву“. И в этой „Литзабаве“ вы снова слишком увлекательно забавляетесь, забывая о том, что имеете дело с живыми людьми, а не с манекенами.

Абсолютно бездоказательно вы пишете, что я занимаюсь „болтовней“, называя мою речь на съезде писателей: „беспомощная статейка“, „малограмотная статейка“. Что это за методы спора? Это заушательство, которое вы в своей третьей „Литературной забаве“ осуждаете».

Как можно видеть, явление, метко названное К. И. Чуковским «горьковщиной», на последнем этапе жизни писателя трансформировалось в обыкновенную «сталинщину». Об этом знали не только Серафимович с Панферовым – Булгаков тоже жил не в безвоздушном пространстве. И, поскольку ни «Правда», ни «Литературная газета» свои подвалы ему не предоставляли, то вот вам, читатель, его «закатный роман».

О «горьковщине».

О «сталинщине».

О «Сталине советской литературы».

Глава XXII. «Конец романа – конец героя – конец автора» («Мертвец, хватающий живых»)

Горький-Сокол [превратился] в Горького-ужа, хотя и «великого»! Человек духовно уже умер, но он все еще воображает, что переживает первую молодость. Мертвец, хватающий живых!

М. Рютин

Господа! Давайте раз и навсегда решим не касаться проклятых вопросов. Не будем говорить об искренности Горького.

В. В. Вересаев

Сейчас много пишут о Горьком – уже больше в отрицательном плане. Арсенал аргументации достаточно широк – от ничего не доказывающих наскоков типа рассадинского «долгоносика» до глубоких аналитических выкладок. Встречаются и работы, авторы которых показывают некорректность огульного отрицания всего положительного, что было связано с его именем. И это правильно: осуждать Горького – значит осуждать самих себя. Ведь в этой личности преломились все достоинства и пороки нашего национального менталитета, которые вот уже на протяжении веков делают нас с одной стороны – великим народом, а с другой – отрицательным примером для других наций.

Мои оппоненты могут поймать меня на слове – ведь в данной работе положительного о Горьком сказано не слишком много. Скорее наоборот. Но, напомню, предлагаемое вашему вниманию исследование посвящено творчеству Булгакова (точнее, даже только одной из граней его творчества), а фигура Горького обсуждается лишь в том аспекте, в котором мог ее видеть Булгаков при создании своего романа. И подбор приводимых фактов определяется лишь содержанием романа «Мастер и Маргарита» – ровно настолько, насколько эти факты корреспондируются с его фабулой. Более того, в романе Булгакова явно присутствуют и элементы апологетики Горького, о чем будет сказано ниже.

Но апологетика тоже должна быть аргументированной и не содержать в себе элементов абсурда – иначе это компрометирует саму идею. В этом плане вызывает недоумение попытка придать «детективную» окраску последним годам жизни Горького со стороны «ученого такого масштаба», как Вяч. Вс. Иванов. Да не где-нибудь, а в Америке, где он выступил в 1992 году в русской школе с докладом, название которого носит откровенно «остросюжетный» характер – «Почему Сталин убил Горького». В этом докладе «ученый с имиджем» утверждал, что «возможно, Горький принимал участие в деятельности антисталинской коалиции, существование которой обычно недооценивается – не исключено даже, что посылал сына Максима в 1934 году с поручением к Кирову».

49